Василий Костоусов: «Любопытство – это и есть энергия жизни»

Накануне круглой даты мы встретились и поговорили с юбиляром о театре, об актёрском призвании, о том, чем живёт творчески одарённый человек.

– Удивление и больше ничего. Удивление, что так много уже.

– Я поддерживаю себя гимнастикой. Это сложный комплекс упражнений – йога и немножко силовых упражнений, этакая «соляночка» на 40 минут для поддержания подвижности. И, конечно, – работа, работа, работа…

– Это азарт вперемежку с гульбой... В 18 лет я поступил в училище, год проучился, а потом ушёл в армию. Три года отслужил в танковых войсках.

Вернувшись, снова решил учиться на первом курсе, хотя, по правилам должен был идти на второй. Рассуждал: прошло три года, многое забылось, буду учиться сначала.

Таких, как я, изголодавшихся по учёбе, на нашем курсе было человек 12. Поэтому из 30 выпускников около половины ребят у нас получили красные дипломы!

Я тоже окончил училище с отличием, но мне не хватало теоретического оснащения, поэтому решил учиться дальше.

После распределения в Рязань хотел поступать на филфак Рязанского университета, но режиссёр театра, где я работал, сказал: «Зачем тебе это? Москва рядом! ГИТИС! Театроведческий!» Вот я и поступил в ГИТИС, где заочно, не отрываясь от работы, проучился шесть лет.

– Я переехал в Чайковский из Геленджика в 1993 году вслед за Никитой Ширяевым, очень толковым режиссёром, вооруженным надеждой создать в Чайковском свою театральную школу.

Он говорил, что Чайковский – это каменный мешок, город маленький. Специально нас готовил, чтобы мы знали, куда едем. Мы приехали, а тут место – чудное! Правда, нетронутое профессиональной культурой, хотя здесь очень хорошая, крепкая самодеятельность…

Потом Никита уехал, а мне пришлось остаться из-за мамы, которую я тоже перевёз в Чайковский. Она просто умоляла – не уезжать. Ей город понравился. Потом она заболела и семь лет мы с женой её тянули. Здесь и похоронили, и так уже в Чайковском и остались. Но меня судьба всё равно нашла с преподаванием. Преподаю актёрское мастерство уже около 35 лет.

– С понимания, что служить театру нужно один на один, несмотря ни на что, ни на какие сложности, проблемы, конфликты, неудачи.

– Нет, такого не бывает. Сейчас об этом много говорят и пишут: самым главным в театральном искусстве и в искусстве вообще является тот, кто несёт искусство, то есть, человек.

Хороший актёр всегда светится через роль, и культурный зритель сразу это видит. Актёр всегда является носителем того, что он прочёл, чем он занимается, чем он дышит, о чём думает. Актёр – это носитель культуры!

Сейчас очень жестокое время, всё чаще говорят о том, что люди теряются как люди. И ты понимаешь, что ответственен за чистоту. Поэтому надо постоянно двигаться вверх: читать, учиться, чем-то интересоваться. Любопытство это и есть энергия жизни.

– Абсолютно согласен, потому что мы с Олегом Басилашвили примерно одной веры. Нас воспитывали на классике. Например, педагог отпускал нас в книжный магазин, если туда завозили пару томиков какого-нибудь автора. Для нас книга была такой большой ценностью!

А стихи! Кто сейчас увлекается стихами? Это такая редкость. А мы готовились к литературным вечерам и читали стихи друг другу. Было совершенно другое время.

Почему сегодня пришла эта пена? Деньги! Надо зарабатывать деньги! Но если актёр вынужден зарабатывать деньги, значит, он идёт на поводу у зрителя, который приходит в театр с потребительской целью. Зрителю должно быть весело и смешно. То же самое происходит и на телевидении, и это очень тяжело.

Я понимаю, что мы – уходящая эпоха, мы отживаем свой срок. Но для нас искренность, чистота, самоотверженность, полная отдача – это было так естественно! Нас так учили.

Наш театр старается как-то лавировать: спектакли, которые могут принести доход, чередуются с теми, которые вряд ли сильно понравятся зрителю. У нас есть стремление к хорошей драматургии. Например, последняя работа – «Село Степанчиково» Достоевского. Для нас это праздник!

– Евгений Евстигнеев. Лучшего артиста я не знаю. Это человек, который мог играть абсолютно всё, начиная от бомжа и кончая профессором.

С Евстигнеевым мне посчастливилось играть вместе 15 спектаклей в Новокузнецке. Я видел, какой он человек. После премьеры и заключительного спектакля руководители города, как было принято в высших кругах, приглашали столичную знаменитость к себе в кабинет на банкет. А он им отвечал: «Нет, ребята, я с вами только шампанского и сразу к артистам». Он накрывал нам стол и был всё время с нами рядом. И никакой позы, никакого высокомерия, как будто он всю жизнь работал с нами в одной труппе. Для меня он – эталон абсолютный.

– Ничего такого не бывает, если ты занят театром. Если актёр, отрепетировав, постоянно спешит на рыбалку, то у меня насчёт него появляются очень большие сомнения. Потому что у актёра, помимо театра, времени хватает только на то, чтобы прочесть что-либо новое, поесть, отдохнуть, и обратно – в театр.

Театр – это полное служение, это всё: и работа, и хобби, и увлечение, и жизнь!

– Конечно! Театр – это океан! Это такая глубина, что можно жить и совершенствоваться в ней постоянно и никогда не достигнешь предела.

– Я думаю, что эта пена сойдёт. И обязательно вернётся то искреннее, настоящее проявление человеческих чувств, чем был силён театр всегда. В своём возрасте я уже не стесняюсь признаться в том, что мне дорого. Сейчас меня уже мало что может выбить из колеи, вызвать раздражение.

От чего я плачу точно, так это от хорошей музыки, хорошего спектакля и фильма и от искусства вообще, когда оно сделано очень хорошо. Я плачу от радости, что это есть! Это чудно! И этого уже не стесняюсь.

Будущее нашего Чайковского театра от меня не зависит. Когда-то в молодости мы грешили тем, что хотели совершить революцию: сменить неугодного директора или режиссёра, мы боролись за это.

Но со временем я понял, что агрессия очень корёжит душу, и ты становишься совершенно другим человеком.

Скрипеть и отчаиваться – непродуктивно. Надо просто вкладывать в свою работу всё, что умеешь, стиль своей жизни и быть примером.

И тогда молодёжь, даже если меня не будет рядом, будет знать, что так было и так должно быть. В дни юбилеев можно говорить о такой ответственности перед театром.