Война глазами ребенка

Рубрика: Плетение словес

Четверг,29.05.2014

Уважаемые читатели «ЧИ», в преддверии 73-ей годовщины со дня начала Великой Отечественной войны мы предлагаем вашему вниманию отрывки из воспоминаний «После восьмидесяти» Юрия Укконена – друга одной из жительниц нашего города, которая и принесла его «рукопись» в редакцию.

Когда началась война, Юрий был совсем еще мальчиком – в сентябре 1941 года он должен был пойти в первый класс. Его взгляд на события тех дней будет интересен не только взрослой аудитории, но и совсем молодым ребятам, только-только начинающим изучать историю нашей страны.

До войны

Я родился в Петрозаводске. Отец тогда работал директором судоверфи. Но весной 1935 года он исчез неизвестно куда. А мама ежемесячно получала на судоверфи его зарплату. Через полгода, осенью, он появился. Сказал, что ему надо ехать в Москву и уехал. Спустя какое-то время мы получили от него письмо, в котором он писал, чтобы мама с детьми (я младший – я, моя средняя сестра Алли 1929 года рождения и старшая Нелли 1925 г.р.) ехали к нему в Ульяновск. Почему именно в Ульяновск, что он там делал, где работал – не говорил, хотя не был скрытным.

Сейчас я фантазирую, что отец, имевший большой опыт руководящей работы, оказался в Ульяновске не по своей воле, но, предполагаю, был там на свободном режиме без права выезда из Ульяновской области и поэтому вызвал нас к себе. Мы приехали, но вскоре он умер от туберкулеза.

После кончины отца семья переехала в Ленинград. Каким-то образом мы получили комнату на пятом этаже шестиэтажного дома на углу Литейного проспекта и улицы Некрасова, напротив дома, о котором говорили

«Вот парадный подъезд.

По торжественным дням,

Одержимый холопским недугом,

Целый город с каким-то испугом

Подъезжает к заветным дверям...»

Начало

21 июня 1941 г. мы поехали отдыхать в Лисий нос. А на следующий день увидали, что по улице бежит стадо коров. Бежит неизвестно куда, словно взбесилось, ничего и никого перед собой не видя и никуда не сворачивая. Все, кто был на улице, сразу оказались за забором и оттуда наблюдали за происходящим. А потом, когда коровы пробежали, обратили внимание на небо. Там один советский истребитель, как говорили взрослые, вел бой против трех немецких самолетов. Один из них был сбит, и постепенно бой сместился в сторону. На следующий день мы вернулись в Ленинград.

		Из воспоминаний старшей сестры Нелли «Примерно в шести километрах от ст. Луга находились два больших пионерских лагеря, именуемые пионер-городками. Один Куйбышевского, другой Дзержинского района. В последнем в это время находилась и сестренка Алли. Естественно, что с объявлением войны мама начала беспокоиться о ней. Навела справки в Дзержинском райисполкоме, где ей сказали, что пионерские лагеря не будут вывозиться в город до особого распоряжения. Возможно, что прямо из лагерей будут отправлены в эвакуацию. 28-го июня в городе объявили об эвакуации детских учреждений. Маме удалось узнать, что 29-го числа поезда на Лугу еще будут ходить, 30-го – неизвестно. И 29-го утренним поездом я поехала за Алей. Когда пришла в лагерь, меня тут же окружили и начали расспрашивать о том, что происходит в городе и что я знаю. Пришел и директор лагеря. Даже мне было ясно, что настроение у него не самое лучшее. Помню, сказал довольно мрачно: «Ничего не могу узнать… Нет никаких известий, распоряжений. Дозвониться никуда не могу...»

Нелли привезла Алли домой, и мы стали готовиться к эвакуации. В этом году я должен был поступить в первый класс ближайшей школы. Но мама и Нелли сумели договориться, чтобы меня эвакуировали со 193-й школой, в которой учились Алли и Нелли. (Позже в этой школе учился В.В. Путин).

«За чертой милосердия»

Я помню, что нас вывезли из Ленинграда 2 июля 1941 года. Вывезли в товарных вагонах. Мама провожала нас. Последний раз я видел ее в толпе метрах в трех-четырех от вагона. Она передала мне через толпу перочинный ножичек. Я молча смотрел на нее и не плакал. Происходило что-то мне непонятное, что-то нехорошее и тревожащее. Мама тоже не плакала. Но была бледная и не такая, как обычно. Долго ли ехали – не знаю. Ехали к Луге, словно навстречу наступающим немцам. Но оказались в соседнем поселке Шотовою Сколько дней там были, не знаю. Кто-то стащил у меня перочинный ножичек. И там я чуть было не утонул, но получил первый урок плавания. Еле выкарабкался из воды без помощи старших. Почему-то никто не бросился мне на помощь, думали, что ли, что я балуюсь, когда отчаянно шлепал руками по воде, сопротивляясь каким-то силам, тянущим меня на глубину.

Спустя несколько дней всех стали срочно вывозить из Шотово. Немцы близко! Машин не было. Поэтому старшеклассники, начиная, наверно, с пятого класса, пошли пешком на станцию Пола, за семьдесят пять километров. Более младших повезли на телегах. Запомнилось, что когда ехали в темноте, неожиданно из леса вышли военные с винтовками. Это были красноармейцы. Они убедились, что на телегах везут детей и пропустили нас. Старшеклассникам было сложнее. Некоторые уставали и отказывались идти. Потом я узнал, что Нелли как старшеклассницу и активную комсомолку поставили замыкающей. Сейчас я понимаю, что это такое, как трудно ей было быть замыкающей. Ведь надо поднять и заставить идти тех, кто выбился из сил, кто уже не может идти, а надо. И при этом нельзя отставать от общей колонны.

Читал ли ты книгу «За чертой милосердия» карельского писателя Д. Гусарова? Там показано, что замыкающий партизанской колонны должен был убивать тех, кто не мог больше идти. Но это партизаны в тылу врага. Там другие законы... Не могу даже представить, как старшеклассники справлялись с обязанностями замыкающих. Отставания на километр-полтора от общей колонны все-таки были, но на станцию Пола пришли все школьники, без потерь.

Нас, малышей, с телег потом пересадили на машины. Кого в грузовик, кого в автобус. Я попал в автобус. Помню, что ехали ночью. Было видно, что справа, не очень далеко, что-то взрывается, но нам не было страшно. Не понимали опасности. Меня укачало в автобусе, начало тошнить. Чтобы никого не запачкать, я воспользовался тюбетейкой, которую мне купила мама перед отъездом. Стал просить шофера остановиться. Он остановился, но не сразу, а только тогда, когда мы удалились от опасной зоны. Я выбросил запачканную вещь, полученную от мамы незадолго до отъезда. Этого я никогда не забывал!

Первые дни в эвакуации

Когда мы приехали на станцию Пола, оказалось, что старшеклассники там уже несколько дней. Их уже хотели отправить на поезде, но они дружно отказались: без младших классов не поедем! На время нас, малышей, поселили в школе. Однажды был налет немецких самолетов. Воспитатели загоняли нас под парты, а мы все прильнули к окнам. Самолеты летели так низко, что были видны лица летчиков. Нелли рассказывала, что старшеклассники в это время были на погрузке вагонов. Она тоже стояла в цепи, которая загружала хлеб. Когда один самолет стал приближаться к ним, прозвучала команда «Ложись!». Все легли, а Нелли осталась стоять. Самолет выпустил очередь по этой цепочке, но промахнулся. После окончания загрузки мы сели в поезд и поехали.

Потом узнали, что тот поезд, на котором хотели отправить старшеклассников, и другой, который ехал за нами, разбомбили немцы. А мы ехали-ехали и остановились, и вышли из вагонов в Ярославской области на станции Антропово. Запомнилось, что на этой станции под хорошим навесом была куча, нет, пожалуй, гора ничем не накрытой соли.

Дальше шло распределение прибывших по различным селам-деревням. Сестры и я попали в Славинку, в 48 километрах от Антропово. Нас поселили в разных избах, кормили хорошо. Погода была хорошая. Почти всё время на свежем воздухе. Однажды я, подражая более старшим ребятам, играючи, назвал сестру Алли так, как иногда называют женщин - кратко и выразительно, и с мягким знаком на конце. Через некоторое время пришла Нелли поговорить со мной. Мы сели вдалеке от всех, и началась беседа на тему культуры речи. Она не ругала меня за брань, а спокойно объясняла тонкости и особенности разговорной речи. Как мама. Не помню, что она говорила, но я обещал этого слова больше не произносить. Мне кажется, что я выполнил обещание.

Однажды, гуляя по деревне, я зашел в постройку без стен. Там был милиционер, несколько мужчин и свинья. Милиционер достал пистолет, поговорил с мужчинами и выстрелил свинье в лоб. А ей хоть бы что. Продолжает стоять. Кто-то сказал, что пуля отскочила.

Мужчины снова посовещались. Теперь милиционер подошел к ней и выстрелил в ухо. Она упала. Тогда свинью подвесили на перекладину, а я ушел. На меня этот эпизод не произвел никакого впечатления.

Продолжение читайте в следующих номерах «ЧИ»