Пожелтевшие тетрадные страницы

Рубрика: Новости сайта

Понедельник,25.09.2023

Когда я учился в средней школе имени Юрия Гагарина, то в старших классах к нам приходил преподавать химию Фёдор Илларионович Евстафьев вместо заболевшей учительницы.

Он быстро заходил в класс на третьем этаже напротив столовой, клал журнал на большой стол и оглядывал учеников. Фёдор Илларионович был высокого роста, сухощавый, одна рука у него была суховата, и он держал её на весу. Одевался всегда опрятно и обувь всегда была почищена. Он редко ставил ученикам двойки и отличался добрым характером, был у него какой-то внутренний стержень.

По воспоминаниям Валентины Михайловны Суворовой, в то время молодой преподавательницы биологии, Фёдор Илларионович всегда был аккуратен, вежлив с коллегами, делился своим педагогическим опытом. Он никогда не заводил рассказов о войне и старался обходить эту тему.

Прошло много лет, и мы с ним встретились на юбилее школы. После торжественной части мы с девчонками походили по длинным коридорам, вспоминая годы учёбы, потом зашли в школьный буфет, где за столами сидели бывшие выпускники разных лет и стоял весёлый гомон. Мы взяли по чашке чая и погрузились в воспоминания. Всё же школьные годы – незабываемое время.

В дверях возник Фёдор Илларионович, на его пиджаке виднелась орденская планка. Когда я учился, то не знал, что он был участником Великой Отечественной войны.

Мы пригласили его присесть к нам за стол. Он не отказался. Посидел, помолчал, потом сказал мне, что хочет встретиться и рассказать свою военную историю. И посмотрел на меня внимательно, словно он хотел поделиться со мной чем-то важным.

Через три дня я наведался к нему. Фёдор Илларионович открыл дверь, поздоровался и впустил меня в квартиру. Внутри пахло валерьянкой и ещё какими-то лекарствами.

Я присел за круглый стол, стоящий посередине комнаты, достал диктофон, блокнот и приготовился записывать. Фёдор Илларионович взял несколько пожелтевших от времени листков из школьной тетради со своими записями. Наверное, он долго писал, по крупицам восстанавливая в своей памяти события прошлых лет, снова и снова возвращаясь к своим трагическим воспоминаниям о войне. Он сел напротив меня и только начал свой рассказ, как его лицо болезненно дрогнуло и из старческих глаз по лицу, исчерченному морщинами, потекли слёзы.

«Может вам валерьянки в воду накапать», – предложил я. Мне было больно видеть его переживания. «Нет, не надо, – отказался он, вытирая платочком лицо. – Возьми с собой, тебе пригодятся мои записи. Я особо не рассказывал, что был в плену у немцев».

Мы распрощались, и я ушёл, подавленный услышанным. Записи положил в письменный стол и подумал: появится литературный проект о войне – обязательно воспользуюсь.

Через несколько лет Фёдора Илларионовича не станет, ему было под девяносто лет. Всё это время я помнил, что у меня в письменном столе лежит несколько тетрадных пожелтевших от времени листков.   

Фёдор Илларионович родился в 1916 году в удмуртской деревне Лоллез Нылгинского района. После школы попытался поступить на рабфак в Ижевский мединститут, но отказали, у него не было справки из сельсовета. Тогда сдал документы в фельдшерское училище.

В 1937 году юношу призвали в РККА, и военкомат отправил служить на Дальний Восток, где он попал в пограничную полковую школу. Доучиться так и не получилось, перевели фельдшером в штаб дивизии.

В 1939 году демобилизовался и через год поступил учиться в Ижевский государственный мединститут.

По окончании первого курса студентов отправили на военную переподготовку, и шестого мая он пешком прошагал сорок километров из села Нылги до Можги. Там накормили и временно разместили в здании ветеринарного техникума. На следующий день будущих курсантов отправили поездом до станции Шолья в Камбарском районе. Там формировалась 98-я стрелковая дивизия. В лагере каждый день занимались военной и политической подготовкой.

Где-то в середине июня над лагерем появился самолёт У-2. Он покружил в чистом небе, а затем сбросил вниз вымпел с приказом. Вскоре в лагере прозвучала военная тревога, и в спешном порядке дивизия стала готовиться к походу.

Командир лагеря выступил перед строем, сказал, что началась передислокация войск РККА и объявил приказ выдвинуться в западные районы страны. Приказ есть приказ. Курсантов с учебными винтовками и пустыми патронташами посадили в эшелон, и состав двинулся дальше. В дорогу получили немного сухого пайка. Никто не знал, что их ждёт впереди. О войне никто не говорил.

Двадцать второго июня 1941 года после полудня немецкие самолёты начали бомбить железнодорожную станцию в городе Дретень, где на путях стояли эшелоны с военнослужащими и техникой стрелковой дивизии. Так в первый раз попали под бомбёжку: часть состава была разбита, некоторые солдаты погибли, так и не доехав до фронта.

Через несколько дней стрелковая дивизия вступила в тяжёлые кровопролитные бои с немцами, у которых был численный перевес в живой силе и технике. Постоянные бомбёжки, артиллерийские обстрелы. Немцы танками таранили передний край обороны, но бойцы стояли, выдерживая натиск и шквал огня.

Сержант Фёдор Евстафьев был фельдшером в батальоне. Он на двуколке, запряжённой костлявой лошадёнкой, ездил оказывать медицинскую помощь, но вскоре сам попал под бомбёжку. Лошадь убило, а повозку разнесло по частям. Так он остался с одной санитарной сумкой, в которой было немного лекарств.

Немцы забрасывали в тыл группы диверсантов, которых приходилось вылавливать. В небе летали немецкие самолёты, сначала сбрасывали листовки с предложением сдаваться, а потом снова появлялись и обстреливали солдат из крупнокалиберных пулемётов. Солдаты с земли вели по ним огонь из всего, что могло стрелять. Пищу не всегда можно было получить и им приходилось искать в лесу ягоды и грибы.

Отступали на восток с короткими боями, и только обосновывались на новом месте, выкапывали окопы, как слышалась новая команда: «Перейти на новые рубежи». Уходили по ночам, днём летали самолёты-корректировщики. Двигались, меняя позиции и вступая в бои. Так продолжалось до конца июля. Немцы всё сжимали кольцо окружения 98-й стрелковой дивизии, и при попытке прорыва сержанта Евстафьева осколком мины ранило в руку. Он лежал на траве в поле, прижав руку к себе. Кругом было тихо и казалось, что война где-то в стороне. Его нашли два санинструктора, наскоро перевязали руку и отвели в неглубокую лесную лощину, где находился госпиталь. Там он случайно встретился с бывшим сокурсником Николаем Драгомировым, который помог ему: обработал рану, сделал перевязку, подвязал руку. Посидели на сваленной от взрыва колодине, повспоминали недавнюю мирную жизнь и институтскую учёбу.

Раненых было очень много. Немцы снова начали артобстрел и накрыли госпиталь. Пахло порохом и чем-то горьким. Сержант Евстафьев с несколькими солдатами выбежали из лощины наверх в лес, бросились в большую воронку, ожидая окончания обстрела.

В воронке от авиабомбы солдаты пролежали до наступления вечерних сумерек. Думали, что с наступлением темноты двинутся дальше, к своим, но неожиданно услышали незнакомую для себя речь. Через несколько минут над ними нависли немецкие солдаты с автоматами.

После четырёхнедельных изнуряющих боёв 98-я стрелковая дивизия 22-й армии попала в полное окружение под Великими Луками Псковской области. Из десяти тысяч человек осталось чуть больше тысячи, выжившие отдельными группами пробирались к своим частям. Они смогли сдержать на некоторое время натиск немецких войск, которые стремились к Москве.

Так во второй половине августа 41-го года сержант Фёдор Евстафьев и несколько солдат оказались в плену. Пленных собирали несколько дней и держали на деревенском скотном дворе.

После долгих голодных переходов оказались в Каунасском пересыльном лагере. Охрана состояла из ваффен-СС и литовских коллаборационистов, которые не щадили пленных и били их прикладами винтовок, пинали ногами. Литовские охранные батальоны в дальнейшем проявят себя в борьбе с партизанами в белорусских лесах.

После нескольких дней в пересыльном лагере их погнали на железнодорожный вокзал, где стояли товарные вагоны. Солдат подгоняли ударами прикладов в спину.

Вскоре они оказались на территории Восточной Пруссии в небольшом городке Эбенроде (ныне город Нестеров Калининградской области) в лагере Офлак-52, позже Шталаг-1Д.

Это был огромный лагерь, построенный летом 1941 года специально для военнопленных. Он бы разбит на несколько участков, обнесённых колючей проволокой. Здесь, сидя на земле, ели скудную пищу и спали солдаты и офицеры. По периметру высились вышки с пулемётчиками. В лагере было несколько деревянных блоков. Самый страшный – одиннадцатый, оттуда пленные не возвращались. В него отправляли больных, страдающих брюшным тифом, дизентерией и сильным телесным истощением. Перед входом их обкатывали холодной водой из шланга.

Фёдору Евстафьеву было невыносимо жутко. Не только голод и холод вызывали у него чувство подавленности. Порабощение человеческого духа, лишение его свободы казалось беспросветным. Но молодость и жажда жизни всё же брали верх: в душе таилась слабая надежда когда-нибудь выбраться из этого земного ада.

Погода в Восточной Пруссии осенью неустойчивая, может пойти холодный дождь, а потом сверху посыплет снег. Пока было тепло, заключённые находились под открытым небом. От непогоды рыли норы в земле. Лечения никакого не было, раненые страдали и умирали. Кто-то из них просил у бога скорейшей смерти – терпеть такое положение было невозможно.

С наступлением холодов Фёдора и ещё несколько человек поселили в землянке с двухъярусными нарами. На полу стояла вода, кругом темнота и только слабый дневной свет пробивался внутрь через вход. Слышались стоны раненых. Под утро умерших выносили наверх. Их хоронили в общей могиле. Вскоре в лагере разразился сыпной тиф.

У Фёдора Евстафьева как-то чудом сохранился студенческий билет, который он старательно прятал. О раненом сержанте узнал врач из пленных Шмансер, который помог ему с лечением и перевёл в команду хозобслуги лагеря, иногда приносил баланду с плавающей брюквой. Благодаря его помощи Фёдор остался в живых. Сам врач умрёт позже, в декабре, от брюшного тифа.

Хозобслуга каждое утро собирала умерших из бараков и вывозила на лошадиной повозке в общую могилу, присыпали сверху песком. Также привлекали к другим работам в лагере.

Для лечения ран немцы наливали в деревянную лохань раствор марганца, и раненые сами обрабатывали их этим раствором. Перевязочный материал не давали, приходилось рвать на себе одежду.

У Евстафьева развился остеомиелит, вызвавший ужасные боли и высокую температуру, вскоре образовался свищ. Осмотрев его, немецкий врач сказал, что нужно ампутировать левую руку. Но среди военнопленных нашёлся врач, который под наркозом почистил очаг воспаления и выпустил скопившийся гной. Стало намного лучше.

В лагерной больничке среди медобслуги встречались выходцы из Западной Украины, поляки, прибалты. Они пользовались определёнными привилегиями и могли таскать из кухни картофель или брюкву – для себя или на продажу.

Охрану лагеря несли эсэсовцы, которые порой для собственного развлечения травили на военнопленных своих собак. В 1943 году ситуация на фронте изменилась. Советские войска перешли в наступление. Эсэсовцев отправили на восточный фронт, на замену им в лагерь пришли пожилые солдаты после ранений. Они относились к военнопленным менее жестоко.

Евстафьева порой подкармливал фельдфебель Майер. Он называл его Фиодор и при встрече незаметно совал ему в руки куски эрзац-хлеба.

Освободили Фёдора светлым мартовским днём 1945 года в районе озера Фриш-Гаф тоже бывшие военнопленные.

За годы войны в лагере умерло от истощения и болезней более семи тысяч военнопленных.

Шестнадцатого августа 1941 года Иосиф Сталин подписал приказ № 270, объявивший попавших в плен предателями Родины. Их семьи лишались государственной помощи и пособий. К концу первого военного года в плену у немцев оказалось около четырёх миллионов человек. Вся система нацистских лагерей была нацелена на уничтожение не только славянского населения, но и других народов.

После спецпроверки отправился сержант Фёдор Евстафьев домой в удмуртскую деревню Лоллез. Долго добирался до своих родных мест. И уже когда шёл по деревенской улице в ботинках на одну ногу, весенний ветер раздувал его шинель без одной полы и заплатанные штаны. Шёл небыстро, стараясь утихомирить разбушевавшееся сердце: наконец он дома.

На войне у Фёдора погибли отец, брат, три дяди и двоюродный брат. Некоторое время он не мог получить паспорт, но благодаря хлопотам заведующего районо Охотникова смог поступить учиться в Ижевский пединститут. А дальше… устроился на работу в семилетнюю школу в селе Большая Норья.

Следующей вехой в жизни стал переезд в молодой город Чайковский вместе с супругой Антониной Ивановной, она в школе будет преподавать английский язык.

Жизнь продолжалась, хотя приходилось порой испытывать сложности с прошлым, оно не отступало, но вера в лучшее не покидала его никогда. Война перечеркнула его судьбу, как и судьбы миллионов других людей, оказавшихся в плену у немцев.

Фёдор Илларионович мог бы стать хорошим врачом, но жизнь распорядилась иначе, и он пошёл по другой стезе – учительской, неся своим ученикам не только знания, но и веру в справедливость и человеческую доброту.

В 1985 году Фёдор Илларионович Евстафьев был награждён орденом Отечественной войны первой степени.

Александр Абдулаев