Неожиданности Никольского

Дорога к Будде
При изучении карты здесь меня заинтересовало только одно место – странный отросток, тянущийся от Калмыкии к Волге, разрезающий Енотаевский район на две неравные части – поселок Цаган Аман – Белые Ворота. Это место было традиционной с древности переправой кочевников через Волгу. А поселок появился изначально как буддийский монастырь‑хурул. Возник этот хурул в начале XVII в. еще на территории Джунгарии, был благословлен самим Далай-ламой, но затем вместе с бежавшими от маньч-журских армий ойротами-калмыками перебрался на Волгу. В монастыре проживало от 250 до 300 монахов. Был возведен деревянный храм. В 1935 г. все постройки были разрушены. Только в 1990‑х началось восстановление хурула близ дома ламы Тугмюд-гавджи (1887‑1980), получившего высшее духовное звание «геше-гавджи» после четырнадцатилетнего обучения в Кукуноре (Внутренняя Монголия). Он служил в Петербургском дацане, преподавал философию, а в 1943 г. вместе с другими калмыками был сослан по указанию Сталина в Сибирь. В 1964 г. лама переехал в Цаган Аман, где до самой смерти проводил службы.
Сегодня хурул полностью отстроен по буддийским канонам. Здесь есть красивая пагода с золоченой резной крышей и подлинными тибетскими иконами-танка. Главная святыня – двухметровая статуя Будды Шакьямуни. Вот это место я бы посетил с большой радостью. Но, к сожалению, Цаган Аман мы прошли стороной еще на исходе ночи.
«Базарная» стоянка
Удивленный, я поднялся на палубу. Перед нами было невысокое белое песчаное побережье, кое-где заросшее чахлой пыльной зеленью и кустарником. Над ним – резкая ступень красноватого песчаникового же откоса, на которой теснились деревянные избы с поясками заборов и красной водонапорной башней в центре, похожей на жерло старинной пушки, направленной в небо.
На побережье, как подобие видневшегося села, также теснился, приветствуя туристов, несанкционированный базарчик: груды арбузов и дынь разных сортов, большие сетчатые мешки с перцем, помидорами, луком и прочей овощной снедью, столы со всевозможными рыбинами различного приготовления, баночки с икрой и разноцветные бутылки с домашними винами – виноградными, грушевыми, сливовыми, абрикосовыми – и даже кое-чем покрепче. Оказалось, это специальная «базарная» стоянка теплохода. А то, что виднеется сверху, – некое село Никольское.
Туристы радостно ломанулись навстречу коварно-радушным объятиям продавцов. Я слышал, как кто-то более опытный советовал другому: «А ты не спеши, погоди покупать, цены, конечно, не очень высокие по нашему разумению, но потом перед отплытием они еще раза в два-три их скинут».
На поиски чудесного
Меня, честно признаюсь, мало интересовало приобретение снеди. И хотя увиденные избушки как-то не особо вдохновляли, захотелось все-таки осмотреть поселение и его окрестности. Ведь все равно в селе должен быть свой исторический более или менее презентабельный центр и если не церковь, какая-никакая, то хотя бы ее развалины, а может, и еще что-нибудь любопытное, в конце концов – степи же вокруг.
Церковь здесь действительно была, но как сказали местные, – далеко, на той стороне села, так что лучше доехать на машине за 100 рублей. Они не знали, что по пермским масштабам то, что для них далеко, для нас не очень. К тому же время на стоянку отвели несоизмеримо много. И вот я отправился «вглубь материка» в компании с музыкантом-перкуссионистом из Ижевска – Сашей.
По крутой тропинке между корней, через заросли полыни мы поднялись к селу. Раннее утро. Приятная прохлада. Солнце еще низко. Цвета насыщенные, а тени длинные и глубокие. На пастбище идут розовоносые коровы. Идиллия.
Сразу меня удивила резьба на наличниках: она была не совсем традиционной – переплетение каких-то восточных, монгольских и тюркских, мотивов. Я видел подобные узоры, когда путешествовал – на расписных сундучках тувинцев, на войлочной и кожаной аппликации у чуйских казахов, на башкирских юртах, хотя сами дома были типичными избами.
Примерно в середине села, как нам показалось, в ровных рядах изб вдруг случилось какое-то замешательство, вызванное красивым одноэтажным домом бледно-салатового цвета с узорным антиком, полуколоннами и кирпичным декором конца XIX в., но, к моему сожалению (здесь больше как фотографа), опутанного желтой трубой газопровода. Это был старинный купеческий магазин, как я выяснил потом.
«И холодное прошлое заговорит»
Вообще-то в краях этих долго не было постоянного населения. Прошло уже примерно два столетия, как была присоединена Астрахань и построены волжские крепости, но полудикое пространство между ними все никак не заселялось – только разрозненные кочевники, рыбацкие артели да беглые крепостные и каторжники, сбивавшиеся в казачьи шайки.
Целенаправленное освоение было запущено лишь с начала XVIII в. Первым поселением и центром округи становится Енотаевская крепость, построенная в 1742 г. астраханским губернатором Татищевым по приказу Елизаветы напротив одноименного острова. До 1760 г. в ней жили только служилые драгуны и казаки. Постепенно округа заселялась принявшими православие калмыками и татарами. В 1785 г. Енотаевск стал уездным городом, но населения здесь было маловато всегда, поэтому при советской власти городок уже числился как село Енотаевка – центр района. Его мы тоже уже проплыли, еще ночью до Цаган Амана.
А Никольское – это отдельный северный островок Енотаевского района. Оно возникло в 1760 г. и было названо по имени первопоселенца – крещеного калмыка. Село это считалось лучшим среди других енотаевских поселений и по числу жителей, и по их достатку, и по качеству жилья. Некоторые купеческие дома могли соперничать с городскими, что мы и наблюдали выше. Была здесь и своя крупная пристань с причалами четырех купеческих компаний – главная между Астраханью и Царицыном.
Купцы возвели две солидные церкви. Еще до революции были основаны школа, аптека, два ремесленных училища, тринадцать заводиков (рыбопромышленных, кирпичных, овчинных, кожевенных и т. п.) и пятнадцать торговых лавок и три ярмарки. По статусу население делилось на государственных крестьян, выращивавших овощи, бахчевые культуры и разводивших овец и двугорбых верблюдов; кустарей, в том числе рыбаков, и предпринимателей. Село всегда было многонационально, это подтвердили и типажи на базаре: кроме русских, много украинцев, корейцев, казахов, калмыков, даргинцев и чеченцев.
Как это ни странно, Никольское, находившееся вроде бы глубоко в тылу, сильно пострадало во время Великой Отечественной – здесь была одна из главных волжских переправ для советских войск. Налеты авиации были не редкостью, но 21 августа 1942 г. прошла просто катастрофическая бомбежка, атаковали всю ночь напролет, так что село было превращено в пожарище.
Сказочная цитадель
…Мы были готовы ко всему, но такого никак не ожидали… Думали, будет какая-нибудь традиционная сельская церковка, красивая или не очень… Но не такой же храмище о пяти главах, и с шестой – на высоченной колокольне. Он зависал над деревянными сараями благолепной сказочной летучей цитаделью, сплошь покрытой татуировкой кирпичного декора. Его огромные отливающие металлическим блеском купола были среди сини, как воздушные баллоны – над корзиной аэростата, увлекающего верующих в небеса обетованные.
Отстроен этот храм был к 1899 г. Имеет три престола: в честь святых апостолов Петра и Павла, покровителей рыбаков, Николая Чудотворца и, главный, в честь Рождества Пресвятой Богородицы. В 30‑е храм уцелел чудом, лишь потому, что стал зернохранилищем. Во время бомбежек в бортах этого ковчега появились трещины, но подвижник протоиерей Николай Ситкин всю войну не прекращал совершать богослужения в храмовом подвале. На его аккуратный надмогильный крест мы набрели, когда обходили вокруг церкви.
Вход в собор был еще закрыт, но по мере появления прихожан замок был отомкнут. Внутри, кроме прочих икон и ярких несколько лубочных фресок, находится особо почитаемая в крае, считающаяся чудотворной икона Божией Матери «Нерушимая стена».
Около храма расположены уютный садик с каменной оградкой и полными алой цветочной россыпи чашами-клумбами на столбиках. За ним – домики монашеской общины и сиротского приюта. Детские игрушки. Бассейн с оранжевым дракончиком. Синий велосипедик у скамейки. И, как мячи для какой-то игры, раскатились по солнечной лужайке два десятка веселых арбузов.
Огненные кони
Постепенно к храму начали подбредать и другие туристы с теплохода, а мы с Сашей отправились за противоположную воротам калитку в надежде увидеть еще что-нибудь до этого невиданное. Ведь село находится как раз на границе района полупустынь.
Калитка распахнулась в рыжевато-бурый простор с белесо-зеленоватыми разводами. Вот она – иллюзия полной бесшабашной свободы. Захотелось встать на любой из начинавшихся перед нами многочисленных светлых проселков и идти по нему без конца, по мягкой пыли, перетертой жерновами тысяч колес и копыт, закинув узелок за плечо, как какой-нибудь Алеша Пешков, не связанный ничем и ни с кем. Превратить плоскость видимой картины в глубину пространства – к виднеющимся щетинкам столбов, к темным, почти черным, полоскам кустарника. Успешно миновать их, и двинуть еще дальше, преодолевая не преграды, но только потоки времени у белых пагод Элисты, кудрявых предгорий Кавказа…
А посреди этого иссушенного солнцем раздолья, прямо перед нами тихо пощипывали что-то жухлое и жесткое – темно-рыжая лошадь и такой же жеребенок. Утреннее солнце подливало к их масти еще огня, отчего лошади казались совсем красными, особенно пассионарная щеточка на шее жеребенка. И Саша в своей оранжевой ветровке и с врожденной огненной меткой знака «Овен» был очень даже в унисон.
Видавшей виды лошади было все равно, кто пришел, что делают люди: что бы ни делали – лишь бы лишний раз не трогали. Но не так для любопытного жеребенка, тут же повернувшегося к нам светлой звездочкой во лбу и затрусившего, помахивая хвостом, навстречу. Он терся носом, его шершавые губы искали гостинцев в глубинах наших ладоней, но, увы, они были пусты. Мне нечем было одарить этого непарнокопытного ангела. Тут Саша вдруг извлек из кармана помятую сочную веточку конопли, сорванную где-то по дороге, и жеребенок слопал ее с величайшей радостью.