Венгрия – с первого взгляда

По совету Анны, чтобы в одиночку не заблудиться, мне нужно было пройти по улице Гизеллы (Жизель) от начала до конца, перебраться на светофоре через Тёкёли и дальше идти по ней, уже называемой Херминой, до Дюрера. Там около парка повернуть назад по Илке. Это я честно и планировал выполнить, даже запасся планом города.

Вообще, в плане Пешт, где находится и XIV район, куда я поселился, отдаленно похож на древесный срез: шоссе, идущие со всех сторон Венгрии, превращаются в черте города в проспекты и сходятся все в одной точке на берегу Дуная; пересекают их три больших полукольца бульваров (кёрут), начинающиеся и заканчивающиеся на дунайских мостах. Они-то как раз и напоминают годовые концентрические древесные кольца. А самая сердцевина города – это как бы подвешенные к концам Цепного моста I район Буды и V район Пешта – Белварош – его историческое ядро, окруженное Малым бульварным кольцом, а когда-то – городской стеной.

При этом каждый из районов Будапешта обладает своим собственным центром, особенностями, историей, достопримечательностями и рынком, а некоторые – даже и своими достаточно интересными краеведческими музеями. Большие районы делятся в свою очередь на малые, в чьих названиях сохранилась память об отдельных поселениях, поглощенных столицей.

Улица Гизелла идет параллельно кёрутам-бульварам и Дунаю, пересекая проспекты. Вообще, как оказалось, это одна из тихих и неприметных улиц Будапешта, с односторонним движением и не очень броской застройкой. Таких множество в этом городе с более полуторамиллионным населением. Но все они при этом разные – типовых застроек здесь, кажется, не было вовсе. Названа эта улица в честь Гизеллы Луизы Марии – второй дочери императора Франца-Иосифа I, эрцгерцогини Австрийской, принцессы Венгерской Богемской и Баварской, за благотворительность прозванной в Мюнхене, где она жила после брака, «Добрым ангелом из Вены».

Эта часть XIV района, называемого также Zuglo (Зугло), вплоть до железной дороги еще относится к пештскому центру и также носит аристократическое название: Иштван‑мезё, в честь сына последнего венгерского надора (правитель Венгрии при Габсбургах) Йожефа. Вместе с соседним подрайоном Хермина‑мезё (в честь дочки того же надора), она всегда считалась будапештцами центром искусств и увеселений. И это впрямую относится ко многим их улицам, но, увы, не к скромной Гизелле, приспособленной больше для работы, учебы и спокойного проживания будапештцев. Но и по ней можно проследить все периоды и стили венгерской архитектуры от имперского времени.

Начинается Гизелла близ целого комплекса стадионов, возглавляемого тем самым грандиозным «Непштадионом» им. Пушкаша, прошествовавшим когда-то в окне моего поезда (но о них как-нибудь при случае расскажу в другой раз). Отходит она под острым углом от своей более удачливой сестрицы – блистательной Штефании, прямо от стеклянной телефонной будки, которых еще немало в городе. Все окружающие это место здания примерно постройки годов 30‑х. Среди них попадаются довольно любопытные, как, например, модернистско-конструктивистская пятиэтажка с парными французскими балконами, увенчанными статуями очень реалистичных полуобнаженных дамочек со стрижкой каре, сидящих по-турецки.

Первые здания собственно Гизеллы тоже принадлежат 30‑м, но они уже без «излишеств» Штефании – чисто конструктивистские, но все различающиеся по форме и цвету. Оттенки здесь самые разнообразные, что делает улицу нарядной, но подобраны при этом по тону и по интенсивности. Ухоженные, огороженные деревца. У каждого дома – палисадники. Все дышит уютом и покоем. Изредка в ближайших кварталах встречаются дома с абсолютно пустым фасадом, но с какой-нибудь одинокой скульптурой на нем. Например, кузнеца, похожего больше на гоголевского Вакулу, чем на венгра. Подобная застройка продолжается до ул. Эгреши, где по обеим сторонам стоят безликие хмурые дома годов 60‑х.

Исключеним среди них – дом 1887‑98 гг. (современник пермской железной дороги) с высокими фигурными воротами, фасадом и крыльцом, украшенными в духе классицизма. Он как бы заслонен современным домом с кабачком под названием «Гизелла», где блестящая хрусталем барная стойка и ряды кресел в оранжевых накидках под навесами на улице. Это старинное здание – единственный на Гизелле охраняемый памятник архитектуры, хотя от него начинается целый ряд примечательных домов того рубежа XIX – XX веков, также перетасованных с современными постройками, удачными и не очень, но всегда оригинальными и не нарушающими общего настроения улицы.

В этой части Гизеллы находится и мой дом с описанным в предыдущем номере окружением. Здесь вечнозеленые кусты и туи. Жесткие листья плюща, скрывающие чугунные решетки и морозоустойчивый сорт анютиных глазок, который цветет всю зиму, выглядывая из-под редкого снега – на клумбе. Даже заводские корпуса не портят общего первого впечатления, так как их территория и фасады по-немецки ухоженны и стильны.

А у еще одного старинного зеленоватого здания постоянно толпится молодежь – здесь дают среднее образование, как в гимназии, и еще различные профессиональные знания: гида, офисного работника, специалиста по маникюру, столяра-плотника и т. д.

При первом взгляде венгры внешне абсолютно ничем не отличаются от россиян: те же лица, выражения, мимика. И одежда похожа: в зависимости от социальных и возрастных слоев. Вон идет пожилая пара в вязаных беретах и старых болоньевых плащах, вон – энергичный хозяин жизни следних лет с седеющей шкиперской бородкой в строгом пальто и лаковых ботинках, вон – муниципальный уборщик в ярко-зеленом казенном жилете, а вон – парень с серьгой в ухе и ирокезом. Все как и у нас. И в магазинах самообслуживания – почти те же продукты с похожими упаковками, но другими подписями. Да и выбор, пожалуй, несколько побольше. Как будто бы я и не уезжал никуда, а так – забрался в дальний незнакомый угол Перми. И эту иллюзию нарушают разве что вывески, непонятные разговоры прохожих, несопоставимая с пермской красота строений, ну и деревья.

Хотя здесь растут и американские, и обычные клены, такие же, как наши, и липы, и дубы, на чьих голых пока еще кронах резко бросаются в глаза огромные вечнозеленые шары омелы. Сразу вспоминаются скандинавские мифы о смерти бога Бальдра, пронзенного побегом омелы, пущенным из лука по наущению Локи. Но главенствуют здесь все же акации и дикие конские каштаны. Однажды мне попались и катальпы, а вот берез я почти не видел. Тополя есть – но только пирамидальные. А всех привлекательнее – несомненно, огромные старые платаны с чешуйчатой отслаивающейся внизу корой, гладкими слоновьими серыми морщинистыми стволами обхвата на три-четыре и со множеством шариков‑ежиков на могучих анакондоподобных ветвях. Да, они здесь патриархи.

Интересны также старинные будапештские крышки коммуникационных люков с гербами, надписями, изображениями. Каждая городская коммуникационная служба (электричество, канализация, водопровод, газ, телефон) имеет свою подземную систему и разновидность крышки. В старину они служили чем-то вроде рекламы.

А у заводского корпуса, напротив «Китайской кухни маэстро Ванга», из асфальта тротуара блестит золотом квадратная плитка из латуни 10х10 сантиметров с надписью: «Тут жил с 1891 года Адольф Голднер, депортирован в Аушвиц, где убит 23 октября 1944 г.». Даже дома того уже нет, только табличка свидетельствует о трагедии. И в Будапеште она такая не единственная. Это один из «Stolpersteine» – камней напоминания, а точнее – «спотыкания» или «преткновения». Они врезаются в мостовые около домов (или мест этих домов, как здесь) жертв нацизма: цыган, евреев, оппозиционеров, участников движения Сопротивления и вообще всех погибших от рук фашистов. Автор этого гуманистического проекта – кёльнский художник Гюнтер Демниг. Он сам лично изготовляет плитки и установил уже в 750 городах Германии и в 9 европейских странах, в том числе в Украине. Их количество перевалило уже за 35 тысяч. Есть идеи применить подобный проект и к жертвам сталинского режима в России.

А заканчивается Гизелла, впадая в проспект Тёкёли, словно бы сказочными воротами – двумя высокими трехэтажными старинными домами с угловыми эркерами-башенками, завершающимися маковками и шпилями. Правда, выглядят они несколько мрачновато, но это только из-за темной окраски. Первый дом, украшенный рядами маскаронов спящих бородачей и рычащих львов, безусловно, относится к неоренессансу. Со вторым из-за слишком остроумной лепнины, где сочетаются гербы, бараньи черепа, гирлянды, раковины, аканты, масонские знаки, определиться сложнее. Я отнес бы его или к необарокко, или к боз-арту. А вообще-то Гизелла не заканчивается у Тёкёли, дальше она просто меняет название на Хермину, а вместе с ней – и свой характер, приобретая некоторую респектабельность и светскость. Но я-то этого еще не знал, поэтому был по‑хорошему ошарашен.