Встречи над Дунаем

Рубрика: Новости

Четверг,13.03.2014

Русские жены

От темы бедной Александры, дочери царя Павла I, и часовни в венгерском селении Юрём теперь есть два главных пути повествования о русской жизни Будапешта и Венгрии. Один – это о православии, о церквях и священнослужителях в этом море католицизма и кальвинизма. Другое развитие темы – о русских женщинах, оказавшихся здесь замужем за венграми.

На самом деле именно русские жены – самая большая часть русскоязычного населения Венгрии. Больше всего среди этой группы представительниц старшего поколения, и, как правило, это счастливые судьбы. Но чем моложе – тем их становится меньше и благополучия уже меньше. Корень причины этого зарыт, а может быть наоборот откопан, в 1947 году, когда после утверждения русского языка как обязательного школьного предмета, в вузы СССР хлынул поток венгерских студентов. Тогда это было престижно, и такие специалисты сразу же находили достойные места на родине. До самого распада Союза через советские институты и университеты прошло не менее десяти тысяч венгерских студентов. В начале пятидесятых годов они, отучившись, начали возвращаться, и редкий из них возвращался без русской жены. Здесь на первом месте, конечно, всегда была любовь. Мужчины венгры, особенно в молодости, – яркие, эмоциональные, романтичные, умеющие произвести впечатление. Но кроме этого, венгр, имевший жену из Советского Союза в эпоху социализма, был на хорошем политическом счету, то есть априори благонадежным и ему светила хорошая карьера. Большинство русских жен попало в Венгрию в 70-80 годах – в период наибольшей стабильности и расцвета кадаровского цивилизованного социализма, когда большая часть венгров обрела благополучие и достаток. Дети от таких союзов, как правило, хорошо говорили на двух языках и чувствовали себя естественными представителями двух культур, но вот их внуки уже все более становились венграми. Затем был кризис строя, и переориентация венгров на Запад, в том числе в плане языка и образования. Понятно, что и пополнение русскими женами сократилось, но есть и любопытные исключения. Но обо всем этом я расскажу ниже. Сначала две типичные истории, при этом каждая из таких историй уникальна и имеет своеобразие, об одной русской жене Валентине Никитичне Вершининой, ныне уже покойной, а также о себе, расскажет ее дочь Агния Башане Тевели, преподаватель русского языка в Российском культурном центре (РКЦ) при посольстве РФ. Вторая представительница этой части русского населения Венгрии Елена Мархоффер, библиотекарь при том же РКЦ, расскажет о себе сама.

Агния Башане Тевели – о разнице национального характера русских и венгров: – Венгры – они все индивидуалисты: все должно вращаться вокруг них. «Я» в центре всего. И в культуре это тоже сказывается. А у русских на первом месте все-таки стоит «мы», общинность. Венгры никогда не могли объединиться под какой-то общей идеей, даже если смотреть с исторической точки зрения. Для них главное только, чтобы никто им не указывал – я и сам все знаю. Это проходит и на уровне индивида, и на уровне нации. От этого все трагедии венгерской истории: когда было необходимо отбросить в сторону какие-то мелочные вопросы и шкурные интересы, пойти на жертвы или уступки, для венгров это было невозможно. У русских вообще больше веры, фанатизма, у венгров же всегда сомнение, скепсис.

Итак, первое слово Агнии:  

– Мама моя коренная москвичка из большой семьи... Дед был инженер-подполковник, работал в самолетостроении. Бабушка не работала, была домохозяйкой. Мама очень увлекалась театром, и одно время хотела стать артисткой, но потом передумала. В итоге окончила институт иностранных языков по специальности «немецкий язык» и работала несколько лет в Германии переводчиком. Когда вернулась в Москву – думаю, это было в конце пятидесятых годов – тоже работала переводчиком. С папой они познакомились на каком-то мероприятии, где она переводила. Папа в нее с первого взгляда влюбился. Его звали Ференц. Он был тогда студентом Бауманского института в Москве, учился на инженера. В социалистической Венгрии получить образование в Москве, и вообще в России, было большой честью и наградой для лучших учеников. Папа был из бедной семьи, в которой росло десять детей, из маленькой деревни Мезосандёрдь, что недалеко от Балатона. В этой деревне семья пережила войну. Они рассказывали мне, что когда у Балатона проходили большие операции, тогда они впервые и встретились с русскими. То, что папа хорошо отучился и даже получил возможность продолжить образование в Москве, для семьи много значило.

И вот, на каком-то мероприятии, я не знаю, что это было, конференция или какая-то культурная программа, они и познакомились. Папа стал ухаживать, они начали встречаться. Маме уже было лет 26-27, и она ему напрямую сказала: «Если, Фери, у тебя какие-то несерьезные намерения, тогда оставь меня в покое. Я хочу семью, хочу замуж, мне не до флиртов». То есть поставила вопрос ребром. Папа был страстно влюбленный и выпалил: «Я на тебе женюсь! Я готов на все!» Так они и поженились, прямо в Москве. Потом, когда он закончил институт и вернулся на родину, она, естественно, поехала с ним. По возвращении в Венгрию папа сразу же нашел работу в Будапеште, и они жили здесь уже практически до конца своих дней. Приехали они сюда где-то в 1960-м году, то есть после восстания 56-го года, и поэтому у нее уже тогда не было никаких конфликтов, никаких проблем с адаптацией. С другой стороны, она отлично говорила по-немецки, почти на уровне носителей языка. Ее везде принимали за немку, и отношение было немного другое. Здесь ведь всегда были тесные связи с Германией, и старшее поколение тогда хорошо говорило по-немецки. Первое время она работала переводчиком, но для этого нужно было знать и венгерский, а с ним у нее всегда были проблемы. Так и не справилась до конца жизни, очень плохо владела. Поэтому решила работать с родным языком. Здесь она окончила университет по специальности «преподаватель русского языка» и потом до пенсии работала в Экономическом университете в специальном языковом институте.

– А к какой культуре Вы сами ощущаете большую близость?

Это очень сложный вопрос. Однажды на каком-то собрании с патриотическими речами наподобие «мать у нас – одна, и родина – одна!» я задумалась: «А у меня их сколько? Куда себя приписать?» Вся наша жизнь протекала так, что мы очень много времени проводили в России. В мае у мамы заканчивался семестр, а у меня школа, мы собирали вещи, ехали в Москву и до сентября, практически три месяца, жили там. А потом, когда я была в четвертом классе, папу отправили в долгосрочную командировку в Москву. И мы жили там лет пять практически безвыездно, даже летом. В семье у нас говорили на русском, в школу я ходила русскую. Так что сложно определить. Детство и юность, скорее, связаны с русской культурой. А потом, когда сама начала работать, жила постоянно в Венгрии, вышла замуж за венгра, а родители умерли, и связи поддерживать стало очень трудно, тогда и стало клонить больше к Венгрии. Был период, когда и газеты, и книги русские невозможно было купить. А принадлежность к двум культурам мне помогала в работе. Это как раз мой профиль: должна как-то передать венграм знание русского языка, русской культуры. Я могу понять их сложности, почему что-то не воспринимается правильно. А вот в личной жизни это иногда было проблемой, например, в отношении со свекровью.

В нашей семье у мамы был характер сильнее, она была доминантой, хозяйкой дома, поэтому ее традиции и кухня преобладали. Но какие-то праздники, характерные для всех венгров и важные для папы, конечно, тоже были введены. Например, Рождество или 20 августа. Вообще, мама с трудом перенимала венгерские привычки, именины, например, абсолютно отвергала, как что-то ненужное и непонятное. В моей семье сейчас наоборот перевес на венгерскую сторону. Хотя в питании я стараюсь сохранять традиции русской кухни. И сына своего приучила ко всяким кашам, пельменям. Но для них уже венгерское важнее. Сын на вид типичный венгр, но с «крапинками»: бывают у него некие порывы... Например, он рассказывал, что в школе, особенно на уроках истории, возникали жаркие и иногда очень жесткие споры, на них он всегда выступал на стороне русских и в защиту русских. Меня очень многие упрекают в том, что сын не говорит по-русски, что я, мол, поленилась. Но я только развожу руками: здесь какие-то психологические и личные факторы не совпали. Он ведь рос, когда между странами связи прервались, родители мои умерли, с русскими родственниками контакт почти прекратился. Хотя, как только он родился, я сразу стала с ним говорить по-русски, песенки пела, стишки читала. Но в какой-то момент, когда он уже ходил в детский сад, вдруг стал протестовать: «Мама, не говори со мной так, я не хочу этого слышать и понимать». Не было у него мотивации – нигде не слышал русскую речь: ни в семье, ни на улице, ни в детском саду. Тогда у меня встал вопрос: или с сыном будут плохие отношения, или же я уступлю. Насильно мил не будешь... Заставлять и навязывать – это не в моем характере. Я все-таки попробовала подойти еще и с другой стороны, когда он уже в школу ходил: «Давай, у нас будет свой секретный язык, и никто нас больше не поймет». Нет, и это не получилось... Он закончил специальную среднюю школу по вычислительной технике, сейчас учится в Обудском университете на инженера по технике безопасности. И везде ему нужен был английский язык, просто «прилипал» к нему как грязь, сейчас владеет им свободно, но при этом он все-таки очень любит русский квас и пельмени.

(продолжение следует)