...Я вернусь туда непременно

В этот день так и не рассвело. С утра на землю опустились какие-то сумерки. Тучи ползли у самой поверхности земли. Начавшийся неожиданно дождь загасил костер, так и не дав мне как следует позавтракать. Сняв лагерь, под непрекращающимся дождем я пошел на перевал и очень скоро оказался в тупике. Долина закончилась, река уходила в узкий каньон. Там, где должен был быть перевал к озеру Паток (исток реки Нямга), мрачным нагромождением камней шел вверх подъем, теряясь в низко висящих тучах. В облаках даже знакомая местность становилась неузнаваемой, а что говорить о незнакомой? Так и здесь. С трех сторон меня окружали горы, и не было даже намека на перевал. Предполагаемое же место, где он должен был находиться, показалось мне довольно крутым и труднодоступным. Потому, решив, что перевал дальше, я вошел в каньон и сразу же оказался в мрачном коридоре с черными скалистыми стенами. Река здесь грохочущим потоком мчалась среди отвесных стен, бросаясь из стороны в сторону. То и дело приходилось лезть на скалы или по мокрым валунам преодолевать его, чтобы пробиться дальше. Несколько раз, едва не оступившись, теряя последние силы, я уже жалел, что пошел сюда, но назад пути не было. Каньон окончился неожиданно. Силы мои были на исходе, когда взору открылось безжизненное плато. Пологий подъем сплошным нагромождением камней уходил вперед, теряясь в тумане через сотню метров.

«Это и есть, наверное, перевал», – мелькнула у меня мысль. Русло здесь раздваивалось, и я, пройдя по левому ручью, заметил впереди небольшой снежник, полого сползающий в его русло. Подтаявший нижний край снежника висел над водой. Слева, у верхнего края, была небольшая скальная стенка. Этот островок нерастаявшего снега легче было пройти, чем обходить, и я смело ступил на него, как было много раз. Все произошло стремительно – за доли секунды. Снег оказался плотным, и я поскользнулся, инстинктивно сделав шаг влево, к верхнему краю, который тут же обвалился, увлекая меня левой ногой в глубокую расщелину, образовавшуюся от вытаивания снега около этой стенки. При падении под тяжестью рюкзака меня развернуло, и, ударившись головой о камень, я повис вверх ногами в узкой расщелине, лежа спиной на рюкзаке, при этом почувствовал, как со страшной болью мне вывернуло правую, и без того больную ногу. Освободиться от рюкзака и вылезти оттуда оказалось непросто. Со слезами на глазах от дикой боли в тазобедренном суставе, проглотив целую горсть таблеток анальгина, и зажевав их снегом, я с трудом надел рюкзак и пошел, тяжело хромая, вперед, к виднеющейся кромке скал, растворяющихся в тумане. Мне показалось, что там спуск на другую сторону перевала. Через сотню метров все же пришел в себя и остановился. Меня передернуло от мысли: «Куда я иду?» Первый шок прошел. Я понял, что все кончено, надо спасать жизнь. С трудом найдя пятачок ровной почвы среди этого хаоса камней, поставил палатку. Пришлось ползком таскать камни, закрепляя оттяжки. Если учесть, что все это делалось еще под дождем, то легко представить, каково мне пришлось. Тем не менее, укрытие получилось очень прочное. Несмотря на дождь и ветер, в нем было тепло и сухо все дни, что я там находился.

---

«Единственным звуком в этом безмолвии был шум ручья, находящегося неподалеку. Тишина сводила с ума. Временами мне казалось, что той цивилизованной жизни, из которой я сюда пришел, как и всего человечества, не существует».

---

Серьезность своего положения я понял лишь на следующий день. Дикая боль в ноге, появившаяся с наступлением темноты, выбила из головы все. Я лежал и выл волком. Это был настоящий ад. Лишь утром, когда боль утихла, я обрел способность трезво мыслить. И тогда озноб прошел по всему телу. Повеяло холодом надвигающейся смерти. Я понял обреченность своего положения. «В таком состоянии мне отсюда не выбраться. Спасение мое только в Неройке, это однозначно. Но как мне преодолеть обратно этот полукилометровый каньон, а потом еще около пятнадцати километров по кустам и кочкам по долине Кобылаю? Нога словно парализована. Малейшее движение отзывается дикой болью. Не знаю, что с ней, но если она не подзаживет, мне будет не выбраться отсюда. Тогда меня ожидает медленная мучительная смерть». Я сполна ощутил этот ужас, ужас надвигающейся смерти, появившийся от осознания полной обреченности своего положения. Я не забуду его никогда. Лишь маленькая искорка надежды еще давала мне силы противостоять всему этому. Надежды на то, что нога хоть немного заживет – надо лишь отлежаться неделю. Я не верил, что судьба моя предрешена, напротив, внушал себе, что смогу выбраться отсюда, из этой западни. Смогу достичь Неройки и спастись. А пока даже поход за водой к ручью, находящемуся в тридцати метрах, был для меня достижением. Полуползком, на четвереньках, я совершал его каждое утро.

Потянулись унылые монотонные дни ожидания выздоровления. Я отлежал в палатке все бока. Дождь лил, не прекращаясь уже третьи сутки. Никогда мне еще не приходилось находиться в такой изоляции от внешнего мира. Время, казалось, остановилось. Сидя в палатке, затерявшейся на горном плато, окутанном облаками, я даже не знал, где нахожусь. Во все стороны простиралась безжизненная местность с нагромождением камней, которая через три десятка метров терялась в тумане. Единственным звуком в этом безмолвии был шум ручья, находящегося неподалеку. Тишина сводила с ума. Временами мне казалось, что той цивилизованной жизни, из которой я сюда пришел, как и всего человечества, не существует. Есть только этот мир, мир безмолвия, что меня сейчас окружает, ограниченный несколькими десятками метров видимости. Вспомнил первую часть маршрута и ужаснулся. Ощущение было таким, словно с тех пор прошел уже год, хотя минул всего месяц с момента моего выхода. Счет времени я действительно потерял. Часы отказали, видимо, при ударе о камень. Ход времени теперь я мерил наступлением темноты и рассветом. С приходом ночи всегда появлялись мучительные боли, которые не давали уснуть до утра. Сухих продуктов, готовых к употреблению, было на неделю. Исходя из этого, я принял решение пойти на Неройку через шесть дней. Но до этого момента надо было еще дожить. Тишина, одиночество, изоляция от внешнего мира и непогода окончательно добивали меня. Чувство безысходности, медленное прощание с жизнью, слезы, состояние, близкое к панике, сменялись надеждой на спасение, что мне удастся выбраться, что у меня есть шансы. И тогда, сосредоточившись, я перебирал варианты спасения.

Выстоять, побороть самого себя оказалось гораздо труднее, чем я ожидал. Мне стало казаться, что всего происходящего со мной не существует в действительности, что все это кошмарный сон. Вот-вот я проснусь и окажусь в другой жизни – дома. Мне стали сниться необыкновенно яркие, реалистичные сны. Проснувшись, я подолгу не мог прийти в себя и плакал оттого, что это было всего лишь сном. Обычно это были сны, где я уже спасся и жил нормальной повседневной жизнью. Однажды во сне понял, что это сон, и стал кусать и щипать себе руки, чтобы проснуться. Все это напоминало начальную стадию помешательства. Мне никогда не забыть тот монотонный шум ручья. Я засыпал под него и просыпался, он был со мной весь день, он сводил меня с ума, и невозможно было от него спрятаться, он был всюду…

---

«Освободиться от рюкзака и вылезти из расщелины оказалось непросто. Со слезами на глазах от дикой боли в тазобедренном суставе, проглотив целую горсть таблеток анальгина и зажевав их снегом, я с трудом надел рюкзак и пошел, тяжело хромая, вперед, к виднеющейся кромке скал, растворяющихся в тумане».

---

На четвертый день,  когда разошлись тучи и выглянуло солнце, я впервые увидел долину реки Кобылаю и чуть было не впал в отчаяние от того, как далека база Неройка. Но было и нечто положительное. Границы моего мира, заключенные до сих пор в маленькое замкнутое пространство, раздвинулись. Я увидел, как необычайно красиво здесь. А главное – нога все же пошла на поправку, можно было слегка ступать. Тогда я еще не понимал всю серьезность своего положения. Не знал, что у меня перелом шейки бедра, что мне предстоит длительное и тяжелое лечение. Поэтому я строил планы – поживу на Неройке месяц, а когда нога заживет, уйду на базу Озерная, а оттуда на Печору. И надо сказать – это было мое счастье. В противном случае мне было бы гораздо тяжелее заставить себя идти, чтобы выжить.

Поначалу план спасения был такой – уйти налегке, оставив полностью весь лагерь. Но здесь судьба уберегла меня от неверного шага. До сих пор не могу понять того, как мне удалось на сломанной ноге, пусть прихрамывая, но все-таки прогуляться вниз по долине на пятьсот метров. Ведь у меня не было в руках даже палки, я шел по камням, полностью ступая на эту ногу. Уму невообразимо – сам не могу понять. Назад, правда, я еле вернулся. Когда увидел, какой маленькой, едва заметной точкой осталась вдали палатка, мне стало страшно. Ведь мое жизнеобеспечение там. Без нее мне не прожить. В этот момент я понял, как нелепо и рискованно уходить отсюда, не взяв минимум снаряжения. Мне не преодолеть все расстояние за один день, и ночлег без палатки в случае непогоды просто погубит меня. Кроме того, я увидел, куда забрел, и ужаснулся. Оказывается, я проскочил перевал и попал в самые истоки – туда, куда действительно никто не ходит. А это значит, мне не на кого рассчитывать, кроме как на самого себя. Здесь никто искать не будет. Это тупик. Еще около полукилометра вперед, и плато заканчивается отвесной стеной высотой порядка трехсот метров, падающей в каровое озеро. Вот где я нахожусь, оказывается, – теперь я увидел перевал на озеро Паток, он не так уж высок, как показалось мне в тумане. Несомненно, этот альпийский массив в истоках Кобылаю необыкновенно красив и интересен. «Но мне сейчас не до красот», – думал я, глядя на него, и все-таки не мог оторвать взгляд.

 

Продолжение читайте в следующем номере «ЧИ»